Всё как в реальной жизни – господа меряются достоинствами, дамы чешут свое тщеславие.

@темы: Из жизни растений

---

Древний лесбийский ориджинал.))

Игрушка.

Я смотрю в ее блеклые голубые глаза. Глаза – пуговицы. Круглые от страха. Как у куклы. Ирушка-игрушка. Неверные тени скользят по ее лицу. Запах страха. Тускло и тоскливо. Лучше я буду смотреть в пыльное подъездное окно, на грязный почтовый ящик или на облезлую стену – они более занятны, чем все ее фантазии и оправдания. Негромкий всхлип с ее стороны отвлекает меня от созерцания паутины, распятой между оконными рамами. Смотрю на нее – подбородок трясется, уже готова заплакать. Когда-то мне даже нравилось смотреть на то, как она плачет. Знаю, это звучит по-садистки, но у нее так трогательно, по-детски дрожал подбородок. И слезы. Ее крупные, прозрачные слезы. Как у маленькой девочки. Моя девочка… Нет, уже больше не моя. Жаль. Ага, а вот и слезы. Легки на помине. Нет, сегодня я не буду тебя утешать. Ты нашкодила, и я буду тыкать тебя носом в наделанную тобой же лужу. Возможно, потом пожалею и вымою. Возможно. Ну-ка, что ты скажешь сейчас? Наблюдаю. Кажется, Ирушка-игрушка станет сегодня Ирушкой-врушкой. Плачет в три ручья. Кто ее учил так плакать? Сердце сжимается. Наконец, выдавливает через приглушенные рыдания:
- Он.. Он.. Он изнасиловал меня…
Так, приехали. Черт, кто мне перекрыл кислород? Трудно дышать. Спокойнее. Теперь, можно.
- Врешь, - кажется, прозвучало вполне равнодушно. Вдох. Поехали дальше: – Ты прекрасно представляла, чем могла закончиться твоя ночевка у него дома. Я тебя предупреждала. Я просила тебя остаться у Тани или уехать со мной. Ты не послушалась меня. Не ври, что он тебя насиловал. Не ври. Мне.
Дьявол, как же в глотке-то першит. Где же я ее надсадила? Вроде не орала. Наоборот, шепотом говорю.
- Я не вру! Не вру! – и все это вперемешку с рыданиями. – Прости меня, прости меня, прости меня…
Твердит, как молитву. Нет, девочка, нам уже ни один бог не поможет, ни тебе, ни мне. Ты совершила непоправимое. Мораль сей басни: береги честь смолоду, бля. Но я почти тебе поверила. И поверила бы, если б не этот запах страха. Кислый, тошнотворный. Ответила бы ты мне, Ирушка-врушка, почему ты не его боишься, насильника, (на деле - своего первого любовника, первого мужчину), а меня? Почему? Все равно ведь не признаешься. Наверное, этого я не пойму никогда, может, и к лучшему. Как же я устала. Пора заканчивать с этой семейной сценой. Не терплю бытовуху. Фините ля. И занавес. Пока соседи на ее причитания не сбежались.
- Хорошо. Я проверю. Иди домой, Ир. Нечего тут высиживать. Я тебе позвоню. До этой поры исчезни. Это значит: не звони, не приходи, не подавай никаких признаков жизни. Ты меня поняла?
Тихое согласие от жалкого комочка, пропитанного запахом страха. И ее рука, слегка дернувшаяся по направлению к сумочке. Рефлексирует. Ладно, не буду добивать и мешать ей приводить себя в порядок. Ох, Ирка, Ирка. Будем гордыми и уйдем первыми. Я почти дошла до двери в квартиру как услышала за спиной шорох и ее потухший голос:
- Ты меня не простишь?
Черт. Огонек надежды в словах, как песчинка во плоти устрицы. Хреновая ты актриса, Ирочка. Гнилые помидоры по тебе скучают. Не оборачиваться. Чуть замедлить движения. Выдох. Вдох.
- Посмотрим. Уходи.
Застонала, открываясь, тяжелая дверь, ведущая в мое обиталище. В унисон ей скрипнула, не вовремя появившаяся, жалость. Но я уже закрывала замки и наглухо задраивала люки.

***
Через несколько дней я была неподалеку от ее дома, нащупывая на стене обшарпанного здания телефон-автомат. Занятие это было весьма увлекательным, поскольку: а) стояла ночь; б) вокруг не горело ни одного гребанного фонаря; зато я весьма отчетливо ощущала свой под правым глазом. Это «в». «Г» - левую же половину лица я вовсе не чувствовала, глаз не открывался, поэтому видимость была практически нулевой. Это было полным «Г». Причем с большой буквы.
С трудом нашарив телефонную трубку, я сунула в щель автомата жетон и набрала Ирин номер.
- Да, - послышался ее нежный голос.
- Ира, это я. Спустись к подъезду. Я жду.
- Хорошо, - тут же мне в ухо ударили гудки.
Бросив трубку болтаться бесхозной, я заковыляла к ее дому.
На мое счастье, время было поздним, и в окнах соседей Ирочки свет не горел. Прислонившись к прохладной стене, стараясь полностью слиться с ней, я стала дожидаться Иру. Минут через пятнадцать она выскочила из подъезда и закрутила головой, силясь меня увидеть. Я отпочковалась от стены, молча протянула руку и слегка дотронулась до нее. Она, тоненько взвизгнув, подпрыгнула от неожиданности и резко повернулась ко мне.
- Тише, это я.
- Господи, зачем же так пугать! У меня сердце в пятки ушло!
- Успокойся. Говори тише, - перебила я ее. Она тут же замолчала, и в воздухе повисло напряжение.
- У тебя дома кто-нибудь есть? – практически не разжимая губ, прошипела я. Сложно, а что делать. Лицо болит. Бля.
- Нет, нету, - удивилась она.
- Где родители?
- В командировку уехали, а Аня к своему уперлась ночевать.
- Вот и отлично. Пойдем, попьем у тебя чайку. Заодно и поговорим.
Ира помчалась на всех парусах вперед меня. И это дало мне возможность войти в подъезд без лишних вопросов. Нет, мне определенно сегодня везет. То ли у них во всем районе электричество вырубили? В подъезде света тоже не было.
- Ир, почему темно? – спросила я у быстро удаляющегося силуэта.
- Да придурки какие-то опять лампочки повыворачивали. Нарки, наверное.
О, боги, даруйте же здоровье этим «придуркам». А если они наркоманы, дай им Змей Героиныч, мягкого прихода.
Так, воспевая мысленные гимны, я ввалилась в прихожую и, старательно скорчившись над ботинком, начала возиться со шнурками. Ирка упорхнула на кухню и принялась хозяйничать, собирая на стол. Расправившись с несчастной обувью, я подползла к древнему, потрепанному ветрами бытовых склок трюмо и принялась оценивать нанесенный мне ущерб, рассматривая себя в потрескавшееся зеркало. Так. Неприятно, но завтра будет еще хуже. Это раз. С таким рылом попутку не поймаешь, поэтому придется оставаться здесь до времени приобретения более-менее благопристойного вида. Это два. Ирка испугается. Это три. Мда, и с одеждой порешать тоже придется. Надеюсь, что-нибудь удастся одолжить из Анькиного гардероба. Аня – это сестра Иры и мы с ней почти одинаковой комплекции. Ирка совсем маленькая. Хрупкая, как тростиночка. Ирочка-тростиночка... На поверхность моей памяти внезапно попыталось всплыть чье-то синюшное лицо, но в этот момент из кухни высунулась Ира с чашкой в руке и, увидев мое отражение в зеркале, подавилась словами. Я резко обернулась к ней, и она, захлебнувшись воплем «Охоспади!», выронила посудину из рук. Чашка разбилась. Не вовремя на нее религиозность напала. Не к добру это.
- Как говорится, не поминай всуе, - прохрипела я, усиленно улыбаясь. – Мда-а, чашку жалко…
Ноль реакции. Немая сцена. Ревизор приехал.
Совершенно невменяемая Ира, слегка покачнувшись, шагнула ко мне и наступила босой пяткой прямо на осколки. Заорав от боли, она заскакала на одной ноге, я же, рванувшись к ней, поскользнулась на мокром от чая линолеуме и рухнула всем весом на и без того несчастную Ирку. Теперь мы уже вопили в два голоса, барахтаясь на полу. К нашему концерту присоединилась непонятно откуда взявшаяся, вечно голодная до любви Иркина кошка. Когда до меня дошло, что в нашем дуэте появился кто-то лишний, я дико расхохоталась. Все признаки истерики были налицо. К сожалению, я сразу не сумела остановиться даже, когда Ира внезапно начала плакать. Наконец, наступив на горло своей лебединой песне, а вернее, гусиному гоготу, я сумела-таки обрести вертикальное положение. Увидев, в каком состоянии моя девочка, я плюнула на себя и с усилием (она еще пыталась пинаться) подняла ее с пола и увела на кухню.
Когда валерианка была выпита теми, кому она полагалась, Ирина нога перевязана, а я вымыта и намазана всякой лечебной гадостью, мы переселились на тахту в ее комнате и принялись распивать белое вино. Тихо играла музыка, на коленях у меня мурлыкала кошка, получившая свою дозу валерианки, и мягкий свет бра путался в ириных волосах… Мне стало так хорошо, что я, наверное, задремала и пропустила Ирин вопрос.
- Что? – сонно улыбнулась я.
- Так ты удостоверилась, что я говорила тебе правду? – на ее лице застыло неумолимое выражение.
Желание улыбаться, как и спать, пропало моментально. Я ляпнула:
- Ирочка, девочка моя, теперь это уже неважно.
Видимо, я все-таки не совсем проснулась, ибо в следующую минуту по ее гневно загоревшемуся взгляду поняла, что выдала что-то не то. Что-то явно не то.
- Ты... – задохнулась она и замялась, не найдя сразу подходящих для меня определений.
Этой заминкой я и воспользовалась, чтобы поцеловать ее. Моля всех богов послать на меня смирение, я оторвалась на минуту и, преданно заглядывая ей в глаза самым виноватым (из тех, что у меня были в арсенале) тоном прошептала: «Прости меня»…

Послесловие.
Несколько месяцев спустя, в реке N. рыбаками был найден труп неизвестного мужчины.
Я же через пару лет переехала в другой город. Ирочка, насколько я знаю, жива и здорова, замуж пока не вышла. Знаю, что она ждет меня. Мы с ней не созваниваемся. Она мне не звонит, потому что боится потерять последнюю надежду на мое возвращение, а я – потому, что не хочу отнимать ее.

Да будет так.

@темы: мои ориджиналы

---

Значение смерти

Забавно, но факт: если жизнь человека имела какое-то особое значение для хода истории хотя бы одного города, то и смерть будет иметь для данного населенного пункта такое же особое значение. Поскольку жизнь этого человека косвенно или прямо влияла на судьбы других людей и будет логичным предположить, что и смерть такого человека также затронет судьбы других людей.
Считается, что смерть и жизнь равноправны – это две силы, противостоящие друг другу (см. Эрос и Танатос). Но существует также мнение, что смерть проистекает из жизни, то есть смерть - как логичное завершение жизненного пути. Однако последнее время мне не дает покоя мысль, что, возможно, смерть первоначальна, что именно смерть порождает жизнь через кольцо перерождений.

@темы: мозгочёс

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

***

Пурпурная мантия крысиного короля.
Поперек лица — ярко-алая складка.
Рубиновый перстень жжет, как жало шмеля,
Как вспоротого голоса светло-розовая подкладка.

Молниеносный, как боль. Багровый, как изнанка век.
Необходимый, как соль. Пунцовый, как врасплох застигнутый срам.
Богосозданный необожженый Пред-Человек.
Первозадуманный красноглиняный Адам.

----------------------
P.S. Еще бы знать чьё...

@темы: стихи чужие

---

Крысь aka А. Качинская

...и если твоё тело - вкус плода
вокруг окаменевшей сердцевины,
и кукла вуду из засохшей глины,
или вулкан, остывший навсегда -
что мне, невыносимому извне,
свидетелю своих исканий мелких,
осколок камня называть тарелкой
и молоком - звук ветра при луне?
На посох опирается закат.
Он немощен, он стар и, может, болен.
Я с ним местами поменяться рад,
чтоб вечер твой обрадовать собою
и в ночь уйти искрящимся никем,
печальным и замученным совсем
молчаньем храмовым и визгом скотобоен.

Вокруг тебя клокочет суета.
Но рыбе, знающей коварство океана,
тебе понятно - твоя суть пуста,
печаль бездонна, прихоти - туманны.
Мой призрак, остывающий вдали,
возьми с собой нейлоновые сети
и пропусти в них обалделый ветер,
родившийся в оранжевой пыли.

... а если твоё тело - соль земли,
ты в Море Мертвом распростёрла руки.
Куда бы твои песни ни вели,
мне не знакомы их простые звуки.
И тонкий след, ведущий никуда,
сливается с рыдающим зенитом.
Я снова выпит, а вино разлито,
и слышен плач забитого скота.

@темы: стихи чужие

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

"Соль тела твоего", дубль 2.

"Соль тела твоего", дубль 2.

Второй вариант, пейринг-загадка, NC-17, нецензурщина, трип, трэш.

На самом деле:
"Дубль Третий и самый кровавый (*ибо ненавижу я всех здесь жуткой ненавистью… извлекли они меня*)".

Они были прекрасной парой. Самой красивой, по откровенному признанию священника, венчавшего их. Об этом неустанно повторяла и мать Мартиши за скромным праздничным ужином. Что сказала бы его мать, он не знал. Наверное, согласилась бы с новой родственницей. Мартиша слегка краснела, но поправляла «маму»:
- Не прекрасная, а идеальная. Правда, Том?
- Да, дорогая.
Правда. Но Тому было не до красоты и идеальности. Сиропные улыбки друзей Мартиши, чад прозрачных, как карамель, свечей – непременного атрибута романтичного свадебного ужина, во рту - вязкая сладость свадебного торта, и сама Мартиша в пышном белом платье – как свадебный торт, и духота – невыносимая, умопомрачительная, сводящая с ума... Хотелось выпить виски или, в крайнем случае, пива, наесться хины, и до безумия было острым желание опрокинуть в рот солонку, полную белоснежных, сверкающих кристалликов, и уйти в прохладу сентябрьской ночи. Не оборачиваясь. И забыть об этом недоразумении. Забыть, как забыл своих родителей, своих друзей и знакомых - всю свою жизнь до того летнего дня.
«Когда-нибудь я вспомню все и напишу об этом книгу, - подумал он, вежливо улыбаясь теще, и целуя в щеку жену. - О том, как терять память, всего лишь перегревшись на летнем жарком солнце. О попытках восстановить детали прошлого, не умея собирать даже паззлы. О том, как жениться на порядочной, красивой и абсолютно нелюбимой женщине».
- Дорогой, ты с нами? Земля вызывает Тома! Приём! - узкая ладошка супруги замелькала перед его носом, вырывая его из раздумий.
- Да, солнышко?
- Ты хорошо себя чувствуешь? – забеспокоилась она.
- Да, милая, просто немного устал, - ответил он.
Мартиша придвинулась к нему ближе, круглые, как пуговицы, глаза заблестели, и она горячо зашептала:
- Милый, мы можем уже сейчас подняться в нашу спальню. Все равно гости через полчаса напьются. Смотри, вон Артур уже красный, как свекла. Кажется, он уже готов к тому, чтобы спеть что-нибудь из своего репертуара. О, а Шарлотта совсем пьяная. Смотри, как она прижимается к своему соседу, я тоже так хочу-у-у…
- Не думаю, что это хорошая идея. Лично я против, чтобы ты обжималась с соседом Шарлотты.
- Какой ты глупый, Том, - захихикала Мартиша. – Пойдем в нашу спаленку, сладкий. Там есть наша уютная кроватка. А я покажу, что у меня для тебя есть. А если будешь хорошим мальчиком, то получишь кое-что на десерт, - и она потянула его из-за стола.
Наскоро прощаясь с гостями, Мартиша вела его к лестнице. Том не слышал ни улюлюканий гостей, ни всхлипываний подвыпившей тещи, ни оглушительных завываний Артура, он глядел на зад Мартиши, гигантский и белый, как тот идиотский торт, и развлекался тем, что сравнивал себя, то со слепым с собакой-поводырем, то с безногим калекой, а жена играла роль одуряюще белоснежных костылей.

Мартиша подошла к гигантскому трюмо и, открыв один из ящиков, она достала пачку сигарет и маленькую изящную зажигалку.
- Не хочешь? – спросила она Тома.
- Нет.
- Почему? – удивилась она.
- Это привычка.… Это… «Какая? Чья привычка?» …Это дурная привычка, - с трудом закончил Том, так и не вспомнив подходящее слово.
- Странно, ты же курил раньше. Мы с тобой курили одну марку сигарет. Но ты курил больше меня. Дымил, как паровоз. Полторы пачки в день у тебя «улетали» без труда. Хотя, может быть, пока лежал в больнице отвык, - рассуждала она, ежеминутно затягиваясь и пытаясь заколоть волосы наверх. Мартиша с удовольствием разглядывала себя в зеркале, не обращая внимания на помрачневшего мужа, взгляд которого тяжелел с каждой минутой. – Ладно, сладкий мой, я пойду, ополоснусь. А ты не хочешь со мной в душик?
- Нет, дорогая, - ровно ответил «сладкий». – Я следом за тобой.
- Хорошо, - окурок вжался в хрустальную пепельницу раздавленным жирным червяком. - Не скучай без меня, родной, я скоро.
Мартиша подмигнула и выскочила за дверь спальни довольная собой, мужем и жизнью в целом. Том выдохнул и, поднявшись с «брачного ложа», подошел к трюмо. «Как я вообще мог с ней общаться? Любил, наверное. Не иначе. Кроме любви подобную дурость оправдать не чем», - заключил он, рассматривая зажигалку Мартиши. Затем, чуть помедлив, достал из пачки сигарету и прикурил. Дым застрял горчицей в горле и обжег легкие…

….Под Рождество они вместе отправились по магазинам за подарками.
- Давай зайдем в зоомагазин, - предложил Том.


- Ты сделал себе татуировку?! – завопила Мартиша.
- Что?
- Твое предплечье! Посмотри на него!
И действительно, на левом предплечье Тома чернел рисунок змеи, выползающей из черепа.
- Боже, откуда это? - Том бессмысленно потер татуировку, словно надеясь, что она исчезнет. Разумеется, ничего из этого не вышло.
- Не лги мне, Том! Ты это сделал специально. Назло мне! Ты прекрасно знаешь, что я ненавижу этих гадов! – заорала Мартиша. – Ты совсем другой стал после этой больницы. Думаешь, я не видела, что ты не хотел на мне жениться?! Думаешь, я не понимаю, что ты меня больше не любишь?! Знаю, ты завел себе какую-нибудь проститутку, и только поэтому изображал, что потерял память! Кто эта проблядь? А?! Я тебя спрашиваю, кто она?! Это ты для нее эту херню сделал? Точно для нее. А что ж тогда на хую ее имя не написал, а?! И по ночам ее, ненаглядную, видишь! Даже во сне с ней во все лопатки трахаешься! Стонешь так, даже я просыпаюсь! - Том в немом потрясении смотрел, как его приличная, его нежная Мартиша, краснеющая даже от слова «жопа», матерится, как сапожник, врезавший себе молотком по пальцу. – И знаешь, что, сладкий мой Томми? Можешь со своей проституткой кувыркаться теперь всеми днями и ночами. А я ухожу! – и она вскочила, яростно натягивая на себя одежду и засовывая все свои косметики-безделушки-шмуточки в первые попавшиеся сумки, коробки и вылетела из дома, как торпеда с подводной лодки.

Том налил себе крепкого кофе, и вернулся к столу. Но среди идеального порядка, на гладкой поверхности лежал чужеродный предмет – потрепанная зеленая папка с надписью «Дело № 12. Том № 12.»

…И повинуясь какому-то безотчетному желанию, он наклонился и впился зубами чуть ниже ее ключицы. До мяса. До крови. Мартиша завизжала, как свинья под ножом неопытного мясника, и забрыкалась, стараясь сбросить его. Но Том, чувствуя такую соленую, такую вкусную влагу на губах, подмял ее под себя, выворачивая-ломая ее тонкие руки с изящными ладошками, стараясь высосать ее всю, опустошить, как ту нетронутую солонку на свадьбе, полную белоснежных, сверкающих кристалликов. Мартише в какой-то момент едва не удалось высвободиться, но Том намотал пышные, белокурые волосы Мартиши на руку и дважды ударил ее кулаком в лицо. Смачно, с хрустом, сломав ей нос. Супруга завыла на новой ноте, и Том, чтобы прекратить эти бессмысленные, отвлекающие вопли вгрызся ей в глотку, как голодный, бездомный пес. Мартиша захрипела и вскоре затихла, больше не мешая Тому, насыщаться соком ее тела….
Когда все было закончено, Том оторвался от тела бывшей супруги («…Или бывшего тела бывшей супруги?..»), встал с кровати, и, пошатываясь, словно пьяный, подошел к гигантскому трюмо. В полумраке спальни его отражение, казалось, принадлежало другому существу, не человеку: новорожденный демон, только вышедший из материнской утробы и все еще запачканный кровью. Серые глаза и те блестели иначе. Заметив в зеркале отражение изуродованного тела супруги, Том-Драко мягко усмехнулся и провел грязной рукой по стеклу, перечеркнув тело Мартиши жирным красным крестом. Громкий хлопок оторвал его от созерцания дела рук своих. Том вздрогнул и оглянулся: возле занавешенного плотными шторами окна возвышалась фигура в черном плаще. Лицо чужака скрывал капюшон. Но Тому и не нужно было видеть его лицо, он и так понял, кто к нему пришел. У Тома подкосились ноги, и он, как был – голый, заляпанный с головы до ног кровью Мартиши, пополз на четвереньках к Хозяину, рыдая от радости и облегчения. Достигнув цели, Том обхватил колени неподвижного Хозяина и с наслаждением уткнулся разгоряченным лицом в прохладу Его темных одеяний. И почувствовал на голове успокаивающую тяжесть Его длани. И тогда Том, не вынеся остроты ощущения, закричал, забился в истерике, проклиная Повелителя, бросившего его, и тут же принялся вымаливать прощение.
- Достаточно, - тихо, но твердо произнес Повелитель, и истерика тут же прекратилась. – Ты не какой-нибудь Томми, чтобы вести себя подобным образом.
- Не Томми, не Томми, - согласно забормотал тот, стараясь подавить рыдания.
- Да, «томов» много… - сказал Хозяин и почему-то усмехнулся, - Но ты – Драко. Драко Малфой. Ты, скорее всего, не помнишь этого, но я помогу вернуть тебе память, мой мальчик, - и Темный Лорд без усилий поднял Драко на ноги и впился властным поцелуем в его губы.
А Драко-Том № 12, не веря своему счастью, смотрел, не моргая, в огненные глаза Повелителя и по щекам стекала такая нужная соль...

@темы: ГП, мои фики

---

Соль тела твоего (Ночные приключения)

Соль тела твоего (Ночные приключения)

Пейринг: загадка. Присутствуют мэрисью, Гарри, Темный Лорд.
Категория: гет, слэш.
Саммари: Дементоры ушли из Азкабана, но кто сказал, что это единственно возможный способ наказания?..
Дисклеймер: всё принадлежит тем - кому принадлежит. В основном, мадам Роулинг. Мои же – только Мартиша и ситуация.
Предупреждение: AU.

Мать Мартиши говорила, что они самая прекрасная пара в мире. Мартиша же неизменно поправляла ее: «Не прекрасная, а идеальная». А он соглашался с Мартишей, потому что верил ей. Кроме нее, ему не кому было верить. Что о них думала его мать, он не знал, потому что не помнил ее. Он не помнил ничего, кроме изумительной сочности зеленых листьев, идеально асфальтированной парковой дорожки, и ослепительного солнца, запутавшегося в рыжих волосах незнакомой девушки. И беспокойство в ее глазах.

- Мистер? Мистер, вам плохо? О, Боже, кажется у вас солнечный удар! Не смейте терять сознание!
- Не буду… - прохрипел он, но все-таки отключился.

А когда он пришел в себя в больнице, то выяснилось, что он потерял не только сознание, но и память. А вместе с ней и всю свою прошлую жизнь.

Неуверенность. С тех пор, как он осознал свое положение, эта дама стала его постоянной спутницей. Лишь присутствие Мартиши, ее поддержка и одобрение его действий помогали ему справиться с этой ситуацией. Она ежедневно навещала его, справлялась у врачей о состоянии его здоровья, искала его родных и близких.
Но, даже выписавшись из больницы, он продолжал себя чувствовать, как калека без поводыря. И Мартиша стала этим самым поводырем. Она была с ним даже в тот жуткий день, когда его выписали, и ему пришлось пойти домой.

Связка ключей от квартиры и машины с брелоком в виде футбольного мяча. Улыбающаяся беспардонная консьержка с мордочкой черепахи и пальцами, скрюченными артритом.
- Вы, наверное, не помните меня…Меня зовут Ардалия Мусс. Можете обращаться ко мне по имени. Вас, мисс, это тоже касается. У меня хранится второй комплект ключей от вашей квартиры.
- Спасибо… Ардалия...
Дверь на третьем этаже.
Абсолютно безликая квартира: фотографии незнакомых людей, его собственные фото, ничего не значащие номера телефонов в зеленой, слегка потрепанной, записной книжке.

Мартиша обзвонила всех, когда он еще лежал в больнице. Оказалось, что у него не было друзей. Лишь знакомые, да и с теми он сталкивался на работе и общался лишь на эти темы. В той жизни он был преподавателем истории. Именно что «был», так как книги на многочисленных полках не вызывали ни малейшего интереса.

На кухне – грязная чашка в раковине со следами недопитого кофе, на плите – кастрюля с прокисшим супом.

Но ни чашка, ни кастрюля также не вызвали никаких эмоций. Даже собственное имя казалось невнятным набором букв. Хоть так произноси его, хоть наоборот – все равно ничего не изменится – не кольнет сердце, не засосет под ложечкой, не заболит голова – ровно и пусто.

«Т-о-м. М-о-т. Ничего. Бессмыслица какая-то».
Аккуратная пепельница с двумя окурками. Открытая пачка сигарет той же марки. Следов помады нет. Возможно, он курил.… Взял сигарету в рот и справился со спичками с третьей попытки. Руки дрожали. Он не закашлялся, его не затошнило, но сигарета казалась незнакомым, «чужеродным» предметом. Он почувствовал, как волна удовольствия проходит по телу и сел на стул – ноги не держали.
«Все-таки я курил».

Мартиша тоже курила. Ту же марку сигарет, хотя и меньше, чем он. Это было удобно.

О его родителях Мартиша так и не смогла ничего выяснить. Возможно, они перестали общаться по какой-либо причине, а, может быть, они умерли. Скорее всего, он был не слишком приятным человеком, раз у него не наблюдалось ни друзей, ни любовников. Что ж, значит, это его шанс изменить свою судьбу. Он должен быть счастлив, ведь такой шанс выпадает немногим. Но счастливым отчего-то себя не ощущал.

Хотя он постарался. Первым делом настоял на том, чтобы Мартиша переехала к нему. Они стали близки почти сразу, после выхода из больницы. И Мартиша продолжала приезжать к нему домой почти каждый день. Так какой смысл заставлять ее мотаться с одного конца города в другой? Смысла не было. И она переехала. А еще через месяц они поженились. На свадьбе была только ее мама (отец Мартиши умер два года назад) и две семейные пары – старые друзья Мартиши. И невеста, и жених очаровали всех, от священника, который венчал их в уютной церквушке, до официантов, обслуживающих их за скромным праздничным ужином.

Результатом этого поступка стали: альбом со свадебными фотографиями, фотографии Мартиши на специальной полочке, трогательные безделушки, бессистемно разбросанные по квартире, гора косметики на трюмо в спальне, обязательные совместные завтраки, и теплая постель.

Том ушел с работы, и к этому отнеслись с пониманием. Действительно, какой же он преподаватель истории, если с трудом вспоминает свое собственное имя? Аппетитная сумма на счету в банке, обнаруженная еще Мартишей при оплате лечения, способствовала принятию этого решения. Мартиша же продолжала работать секретарем. А еще она очень любила готовить. «Стоять у плиты – женское дело», - утверждала она, а работа всего лишь дополняла ее «образ современной женщины». Да, она любила готовить, но при этом отчего-то всегда недосаливала блюда. Зато очень любила сладкое. В ажурной вазочке на столике в гостиной – шоколадные конфеты, на кухне – персиковое драже, морозильная камера наполовину забита ванильным мороженым. Из всего перечисленного ему нравилось лишь мороженое. Его вкус напоминал что-то, и Том в попытках вспомнить это «что-то» однажды объелся до тошноты и простыл вдобавок. Мартиша была очень недовольна. С тех пор количество ванильного мороженого в морозильной камере сократилось ровно на четверть. А другую четверть заняла замороженная клубника, которую в неимоверных количествах поглощала Мартиша.

Но сладкое нравилось Тому меньше, чем соленое, поэтому он предпочитал готовить сам. Выяснилось, что он умеет готовить. Причем гораздо лучше Мартиши, хотя она никогда не признавала этого вслух, а Том никогда не хвастался своими «подвигами». Потому что хотел быть идеальным мужем, какого и заслуживала Мартиша.

Иногда Тома беспокоили странные фантазии. Например, кобра в зоомагазине, раскачиваясь, гипнотизировала его. И на мгновение ему показалось, что она хочет что-то сказать. Но Мартиша прервала их странный контакт, заявив, что не потерпит в доме змей, потому что они «скользкие и мерзкие». И они купили кота. Толстого, как диванная подушка, и уютного, как огонь в камине зимними вечерами. И назвали его Пуфиком. Пуфик залезал к нему на колени и дремал, громко мурлыкая. А когда Мартиша возвращалась с работы, Пуфик бежал встречать ее вперед Тома.

Но, не смотря на всю идеальность их семейной жизни, Тому отчего-то было скучно. И ежевечерние посещения общей спальни казались ненасыщенными, как и недосоленные блюда Мартиши. Мартиша любила, чтобы всё было «красиво». Под красивую музыку она непринужденно снимала красивую одежду, ложилась на спину и красиво раздвигала ноги. Он не торопливо входил в нее, держа за изящные лодыжки, а она красиво стонала в такт его толчкам. И когда Мартиша извивалась под ним, выкрикивая бессмысленные слова, его не оставляло ощущение чего-то неправильного. Такого же неправильного, как сигарета во рту. Как табачный дым. Как шоколадные конфеты в ажурной вазочке в гостиной. Но, тем не менее, когда все заканчивалось, он не отворачивался к стене, не бежал в ту же секунду в душ, а, чувствуя себя героем романтического фильма, прикуривал «неправильные» сигареты для обоих и говорил о том, какая она красивая, и как он любит ее, и как хорошо ему с ней. Она мягко и, конечно же, красиво улыбалась, кивая в такт его словам. Потом они, обнявшись, засыпали. Спали они тихо, не храпели, не стягивали друг с друга одеяло, не пинались во сне, и не разговаривали, даже спящими они старались остаться красивыми, как и во время бодрствования. Ей снились красивые, плавные сны, и она каждую ночь счастливо досматривала их до утра. А ему не снились сны. Совсем. До определенного дня.

Как-то раз Том покупал продукты и, уже выходя из супермаркета, нечаянно толкнул незнакомую женщину. Ее покупки выпали из пакетов и рассыпались по полу. Том помог собрать ей вещи и извинялся до тех пор, пока она не выдавила сквозь зубы: «Ничего страшного». И даже на улице, проходя мимо витрины магазина, он чувствовал ее пристальный взгляд. А ночью она ему приснилась.

Она сидела напротив него в широком кресле: королевская осанка, снисходительная улыбка, средневековое платье из парчи. В ней сложно было узнать ту забитую, неряшливую незнакомку из супермаркета, но все-таки это была она. Ее настороженный взгляд из-под тяжелых век трудно было спутать с чьим-то другим.
- Мир не перестает меня удивлять. И ты тоже, - медленно произнесла она. – Признаться честно, я начала в тебе разочаровываться, когда узнала о твоей легкомысленной связи с этим выродком. И чуть было не пожалела о времени, которое потратила на твое обучение и подготовку. Но стало очевидным, что Лорд тебе доверяет. Это вне всяких сомнений. Как не вызывает сомнений и то, что он рассчитывает на твою помощь. А твоя… интрижка в свете нынешних событий, может даже оказаться полезной. Я рада, что ты, наконец, присоединился к нам, и я горжусь тобой. Оправдай мои надежды…. Оправдай надежды нашего Лорда, и он вознаградит тебя сполна. За Темного Лорда! – и она, подняла бокал, наполненный жидкостью цвета венозной крови.
- За Темного Лорда, - услышал он со стороны свой голос и неожиданно проснулся.

Электронные часы показывали без пятнадцати пять. Мартиша тихо сопела рядом, и ее волосы в душной темноте спальни показались ему насквозь фальшивыми, как солома, торчащая из-под шляпы огородного чучела. И невинно-полуоткрытый рот, и ее спокойное выражение на красивом лице, и легкое дыхание – вся она выглядела подделкой под живую женщину. На доли секунды Тому даже почудилось, что Мартиша сейчас откроет глаза, пошло подмигнет, ухмыльнется и скажет: «Ну, что Томми-дурачок, провели тебя?». Но Мартиша была реальной, и она продолжала сладко сопеть. Том же в возбуждении от своего первого в этой, новой, жизни сна, промаялся до утра, то, вспоминая незнакомку, то, обдумывая реалистичность грезы и пытаясь связать ее с действительностью и прошлым, то, молясь о том, чтобы увидеть еще один сон...
Утром, за традиционным совместным завтраком с супругой, на ее не менее традиционный вопрос: «Снилось ли что-нибудь Томми?», он зачем-то солгал, ответив: «Как всегда ничего». Мартиша изобразила сожаление и тут же пустилась в очередное описание своих приятных, насыщенных «ночных приключений». Том же ощутил какой-то неприятный укол и лишь после ухода Мартиши на работу понял, что это было за чувство. Зависть. И страх. Он страстно желал увидеть еще хоть кусочек «нереальности», завидовал регулярным «ночным приключениям» жены, и боялся, что его «приключения» закончатся, так толком и не начавшись.
Самое забавное, что этот симбиоз эмоций не оставил его и в дальнейшем. Но желания изменились на прямо противоположные уже следующей ночью.

…Упругая плоть горяча и податлива. И сердце бьется часто-часто, еще немного и выскочит из груди, выпорхнет, как подросший птенец из родного гнезда.
И совершенно неважно, что загорелое сильное тело под ним явно неженское. Его партнер пахнет ванилью, и Том, наклоняясь, облизывает и аккуратно покусывает нежную шею и усмехается своей догадке – кожа любовника сладка, как ванильное мороженое. К ней хочется прижиматься губами, пробовать на вкус, легонько царапать, забавляясь ответными громкими стонами и бурными просьбами. Жарко, слишком жарко. Том вцепляется в плечи любовника, убыстряя ритм, втайне желая чтобы любовник надолго запомнил эти игрища, как лучшие бешеные скачки в своей жизни. Спина под ним уже блестит от пота. А напротив них - зеркало в тяжелой раме, и в нем отражаются чьи-то безумно счастливые зеленые глаза. И Том видит, как бесстыжий язык зеленоглазого отражения медленно скользит по пухлым губам… Еще немного… Еще немного и с губ сорвется нужное имя…

…и Том проснулся болезненно возбужденный неожиданным эротическим «ночным приключением». Стараясь не разбудить спящую Мартишу, он, стиснув зубы, осторожно выбрался из постели и разрядился в ванной комнате. После, стоя под душем, Том вспомнил сладость кожи своего партнера и признал, что тот вкус напоминал ванильное мороженое. Затем Том провел параллели между опустошением морозильной камеры, попытками вспомнить нечто важное и «ночным приключением», и ужаснулся. Ведь вполне вероятно, что в той, позабытой жизни, он был геем, скрывающим свою ориентацию. В эту же теорию уложились и отсутствие близких друзей, и контактов с родителями, и недовольство Мартишей в постели. Окончательно расстроившись, Том резко повернул кран и стоял под обжигающе ледяным душем до посинения…
Но и душ его не спас от следующего ночного приключения.

Та же комната. Потолок утопает в полумраке, а спина Тома - в мягкой постели.
Шорохи. Причмокивающие звуки. Чей-то громкий стон. Тихий смешок. Вот, опять кто-то застонал. Том с удивлением опознал свой собственный голос. И с этим открытием на него обрушился и каскад ощущений.
Руки и ноги Тома надежно связаны, позволяя лишь двигать бедрами навстречу лохматой голове, склонившейся над его членом. Горячий умелый рот посасывает, облизывает, поглощает. Игра дарит наслаждение, но до пика удовольствия еще далеко…
Кончик горячего языка пощекотал головку члена, поддразнивая, и владелец умного языка ненадолго оторвался от своего увлекательного занятия, желая увидеть реакцию Тома. Хитро блеснули уже знакомые Тому зеленые глаза. И Том застонал, выражая, то ли протест против нелепой остановки, то ли недовольство очередным безумным сном…

Но это было лишь началом. Через неделю Том уже мечтал о серых, ровных полотнах вместо красочных снов, ярких в своем бесстыдстве и откровенности. Том постарался поменьше спать, но еженощные побеги из супружеской постели начали вызывать определенный интерес Мартиши. Объяснения «я-стал-раньше-просыпаться» ее уже не устраивали. И Том покорно вернулся в стойло, даже не пробуя настоять на своем.
Разумеется, стоило ему задремать в супружеской постели, как он получил очередную порцию «ночных приключений».

Кровать прогнулась под чьей-то незнакомой тяжестью. Том от неожиданности перестал дышать и открыл глаза. Сон. Опять сон. В его с Мартишей спальне нет темного балдахина над кроватью. Том повернулся на шорох и обомлел - в сиреневом полумраке явно виднелся черный, словно вырезанный, силуэт незнакомого мужчины. Не того любителя ванильного мороженого с зелеными глазами. Этот гораздо выше, шире в плечах, крупнее, наконец, его гладко выбритый череп не спутать с копной непослушных волос…
Незнакомец придвинулся и, нависая над ним, стал касаться его лишь кончиками пальцев. Гладит лицо, вычерчивая узоры на щеках, осторожно, будто боясь спугнуть, двигается ниже, рисуя руны на груди, царапая, пощипывает соски, вызывая дрожь.
Том вглядывается в темноту, стараясь рассмотреть своего сегодняшнего любовника, и тогда незнакомец, будто угадав его желание, щелкает пальцами, и мягкий, приглушенный свет заливает комнату. От увиденного Том-обычный завизжал бы, как Мартиша при виде змеи, выползшей из-под холодильника, но Том-другой лишь удивленно выдыхает: «Повелитель?».
Нечеловечески гладкая кожа. Паутина тонких сосудов просвечивает сквозь нее, как черные жилки сквозь белую плоть мрамора. Широкий нос, щелевидные ноздри – как у змеи... или ящерицы…. Тонкие губы. Упрямая складка у рта. Но удивительнее всего были его глаза – огненно-красные, как угли догорающего костра, как ягоды зимней рябины, с узкими вертикальными зрачками мудрой рептилии. Немигающий взгляд этих глаз пугал и завораживал. Названный Повелителем властно накрывает его губы ладонью. Том чувствует ее холод и покорно замирает. Но ненадолго, потому что рука Повелителя покидает губы Тома и, присоединяясь к своей коллеге, продолжает путешествие по его телу, позволяя Тому вскрикивать в тишину незнакомой спальни.
Каждое прикосновение обжигает. Его ласка – пытка, а глубокие царапины - следы от прозрачных, будто стеклянных ногтей - погружают в экстаз. Том извивается, вскрикивает и старается дотянуться до своего мучителя, чтобы ускорить события. Но Повелитель перехватывает и отводит его руки от себя, а в его огненно-красных глазах черти отплясывают жигу. И лишь неровное дыхание выдает истинное состояние повелителя.
Тогда Том лепечет: «Пожалуйста… пожалуйста… прошу Вас», и Повелитель милосердно прижимается тонкими губами к его рту и впервые за весь вечер сжимает пульсирующий, сочащийся смегмой член Тома. И Том жадно целует его, засасывая шершавый, соленый язык, торопливо толкается в руку Повелителя и…

…он проснулся, отчаянно всхлипывая в толстую, глупую подушку. В трусах было липко и горячо. Жена ровно сопела рядом. А электронные часы показывали уже привычные 5:45. Опустошенный, но не насытившийся Том долго стоял под холодным душем, размышляя о том, как он – среднестатистический гражданин своей страны, женатый человек, бывший преподаватель истории и, вероятно, гомосексуалист в прошлом, мог докатиться до махрового сатанизма (ведь «Повелитель» был явно не человеком и, скорее всего, дьяволом)…

Том начал сходить с ума. Завтраки, приготовленные Мартишей, казались теперь не просто недосоленными, они были пресными. И есть это было невозможно. Солонка опустошалась ежедневно, но Мартиша, обнаружив таинственное исчезновение ощутимого запаса соли, озаботилась состоянием здоровья супруга и убрала солонку со стола. А вместе с ней перепрятала и всю соль в доме. Ко всему прочему, к плите Тома больше не подпускали по вполне понятным причинам.
Отсутствие «соли» обнаружилось и в постели. Он больше не занимался любовью с Мартишей. Он ее трахал. Трахал, почти отстраненно наблюдая за ее отточенными, как у порноактрисы движениями. Трахал, слушая ее красивые, идеальные стоны и бессвязный лепет. Спускал в нее, испытывая на грамм удовольствия тонну облегчения от того, что все наконец-то закончилось. Но в глубине души Тома хозяйничала вина перед Мартишей. И взращивая личинку вины до размера удава, Том автоматически прикуривал сигареты для них обоих и шептал ей всякие банальности о любви, о ее красоте, о том, как ему с ней хорошо и прочее и прочее.
Тома до головной боли раздражал запах клубники, связанный с ее гелем для душа. Дважды он втайне выливал вязкую, пенящуюся, розовую жидкость в унитаз, но каждый раз этот чертов гель обнаруживался в ванной. Тому больше не доставлял удовольствия вкус ее тела – чуть кисловатый, как недозревшее яблоко. И брак с Мартишей из спасительного круга превратился в тяжелый камень. И Том тонул, чувствуя себя неудовлетворенным, не выспавшимся, не наевшимся... Он стал сплошной частицей «не». Ощущая себя живым только во время «ночных приключений», Том практически потерял надежду на счастье в реальности. Практически. Он не желал признаваться даже себе в том, что мечтает поменять реальность с нереальностью местами.

Мартиша была далеко не дурой. И, конечно же, она не была слепой. Она видела, что муж стал более замкнутым, более неразговорчивым. Видела и внешние изменения: под глазами Тома залегли тени, он похудел, побледнел. За завтраком, он подолгу сидел над тарелкой, ковыряясь в еде, и проявлял все признаки полнейшего отсутствия аппетита и нежелания контактировать с окружающей действительностью. В том числе и с Мартишей. Мартиша, разумеется, не могла не понять, что происходит нечто странное. И это «странное» угрожало ее счастливому браку. И она взялась за Тома всерьез: она ушла в отпуск и проводила все время с мужем, не спуская с него глаз, пичкала витаминами, вытаскивала на совместные прогулки и вечерние сеансы в кино, задавала множество вопросов, на которые не получала внятных ответов. Она беспокоилась все больше и, как следствие этого, становилась все более настойчивой. Если не сказать навязчивой. Но как она ни билась, ей так и не удалось вывести Тома на откровенный разговор. Том окончательно замкнулся в себе. Тогда Мартиша впервые задумалась о том, стоило ли впускать в свою жизнь незнакомого человека. Но отступать от проблем было не в ее характере. И она сменила тактику: вышла на работу, но все свободное время проводила за новой игрой – слежкой за мужем. В свободное от работы время, чувствуя себя то Шерлоком Холмсом, то миссис Марпл, Мартиша не спускала с мужа глаз. И тем шокирующе для нее оказалась «обновка» мужа – отвратительная черная татуировка расползшаяся по его предплечью. Змея, выползающая из человеческого черепа, походила на пиявку, и, в целом, вызывающая, пошлейшая татуировка выглядела, как герб худшей из фобий Мартиши. И несмотря на то, что Том вполне правдоподобно изображал удивление и шок от взявшегося невесть откуда клейма, Мартиша на него наорала. Она орала вдохновенно, на ходу придумывая подробности и приписывая все грехи мира Тому. Не были забыты непонятные бессонные ночи Тома, его стоны во сне: «Я не глухая, черт тебя побери!!». Не осталась в стороне и внезапная любовь Тома к пересоленной пище: «Еще моя бабушка говорила, что пересол – признак тайной любви!!!». Припомнились Тому даже два бутылька замечательнейшего клубничного геля для душа, растворившиеся в ненасытной утробе унитаза. В общем, они поссорились. Точнее, ссорилась Мартиша, а Том молчал. Мартиша проклинала его, Том молчал. Мартиша разбила тарелку, Том продолжал молчать. Мартиша ахнула об пол еще одну, но Том продолжал молчать, покорно выслушивая ее претензии. Лишь тяжелый стальной блеск голубых глаз выдавал его ярость. Тогда Мартиша оставила посуду на кухне в покое и перешла к чайному сервизу. Когда сервиз (свадебный подарок от одной пары друзей Мартиши) закончился, Том не выдержал и ушел в спальню, аккуратно прикрыв за собой дверь. Через пару часов пришла и Мартиша. Со своим одеялом. Завернувшись в него, она пристроилась на самом краю постели и ровно задышала, изображая сон.
Том знал, что Мартиша не спит, но ссора так вымотала его, что он не выдержал и задремал. И снова погрузился в страну «ночных приключений».

…Том вновь ощущал дурманящую смесь боли и наслаждения. И приходя в себя от ядерного оргазма, он благодарно целовал холодные, но такие соленые руки, влажные от его собственной крови. Его предплечье кололо, щипало и жгло, будто раскаленным железом и, оторвавшись от невозможно вкусных пальцев Повелителя, он увидел уже знакомый рисунок черепа и змеи. Тогда Том попытался спросить Его, зачем ему эта татуировка, и почему Хозяин не позволяет Тому прикасаться к Нему и еще задать множество вопросов, но тот прошептал: «Не сейчас» и, позволив в последний раз поцеловать руку, ушел в тень…

Том очнулся. От холода. И увидел, что стоит на кухне, перед распахнутым окном. А в дверях на него с ужасом смотрит Мартиша. В этот день она собрала вещи и ушла к матери.
И тогда он нажрался. Нет, не поел, а напился. Но так, что слово «нажрался» было гораздо более подходящим.
Впервые за все то время, что себя помнил, Том постарался опустошить весь запас спиртного, что у него был. Сначала разогрелся розовым вином, потом долго плавал в горячей ванне с бутылкой ледяного шампанского, затем шатался по квартире с бесконечными кружками светлого, янтарного пива, зажевывая его белыми от соли сосисками «по-бюргерски», и, наконец, отрубился тяжелым, беспробудным сном алкоголика, лишь слегка пригубив бутылку виски. Заснул он на четвереньках, едва успев положить голову на бывшее семейное ложе. Спал Том в этот раз некрасиво: он храпел, причмокивал, вскрикивал и, беспрестанно ворочаясь, окончательно сполз на пол и там, на полу, даже икнул пару раз.
Пробуждение было страшным. Во всех смыслах этого слова. И тихий, шелестящий голос вполне вписывался в эту апокалиптичную картину:
- Ты непозволительно распустился за время моего вынужденного путешествия. Я огорчен.
Но в эту картину совершенно не вписывалось солнце, ослепляющее Тома омерзительно яркими лучами.
«Какого черта мой ночной кошмар делает у меня дома, причем в дневное время суток?!» - хотел возмутиться Том, но вместо связной фразы получился какой-то невнятный хрип. Тут же кто-то зажал ему нос, и когда Том автоматически открыл рот, ему влили туда какой-то напиток: кисло-сладкий и пахнущий мятой. Том едва не захлебнулся, но, прокашлявшись, понял, что чувствует себя значительно лучше, чем пять минут назад. Не болела голова, не тошнило, и глаза уже можно было открыть без особого труда, что Том и сделал. И тут же пожалел. На бывшем супружеском ложе, возвышаясь над ним, сидел его «Повелитель» из «ночных приключений», закутанный в какую-то черную хламиду, и в упор смотрел на него своими дивными, нечеловеческими глазами.
- Надо же…. Всего один раз как следует «надрался» и уже галлюцинации, - растерялся Том, разглядывая своего нежданного визитера.
«Повелитель» хмыкнул, взял с тумбочки какую-то чашу, судя по виду, достаточно древнюю и дорогую и поставил ее на пол перед Томом. Электронные часы на тумбочке показывали «15:45». Том подозрительно посмотрел на чашу, из которой вился нежный дымок, потом на свой «глюк» и выдавил:
- Спасибо, но меня уже не тошнит.
На нечеловечески интересном лице «Повелителя» промелькнуло нечто не менее интересное, напоминающее шок. Но мгновением позже, «галлюцинация» взяла себя в руки и рассерженно прошипела:
- Салазар Великий! Кретин, это думоотвод! И смею надеяться, он поможет вернуть тебе память, – с этими словами «Повелитель» вцепился ледяными пальцами в шею Тома и наклонил его над чашей. Легкий дымок окутал его и через мгновение рассеялся….

В следующую минуту Том стоял в зале полном людей. Но на него никто не обращал внимания, взгляды присутствующих были обращены на фигурку молодого человека, сидевшего в кресле. Одежда на нем была тонкой и оборванной, а длинные, белокурые локоны падали на лицо, препятствуя любопытным взглядом. Мечтая, чтобы так продолжалось и дальше, Том пробрался к скамье и занял пустующее место рядом с темноволосой девушкой, одетой не то в плащ, не то в профессорскую мантию. Оглядевшись, Том заметил, что все вокруг, кроме него, и молодого человека в кресле, были одеты так же экстравагантно. Так же, как и «Повелитель». Том продолжал бы и дальше праздно крутить головой, но громкий, равнодушный голос заставил его вздрогнуть и сосредоточиться на происходящем. Лишь тогда Том заметил, что руки молодого человека в кресле, прикованы к подлокотникам тонкими цепями…
- Драко Абрахас Малфой, за связь, сотрудничество и активную поддержку Того-Кого-Нельзя-Называть и его сторонников, именующих себя Вкушающими Смерть, за убийство путем отравления десяти учеников школы Хогвартс, вы приговариваетесь к лишению магии, высылке за пределы магического мира, в мир магглов, и принудительному изменению памяти.
Молодой человек, названный Драко, поднял голову, и Том увидел, что они похожи, как братья-близнецы. Драко, не смотря на то, что был бледен до синевы, холодно улыбнулся, и сказал, слегка растягивая гласные:
- Мой Лорд придет за мной и наградит меня за мою верность. А глупцы, не поддержавшие его, пожалеют об этом, – и кивнул кому-то в полный зал. - Мы еще встретимся, Поттер. Если переживешь рандеву с Лордом.
И Том увидел, как уже знакомый ему по «ночным путешествиям» молодой человек, с яркими зелеными глазами вскочил и заорал:
- Я убью твоего чертового Волдеморта! Я убью эту тварь, и он тебя не спасет!..
Дальнейшие его слова заглушил шум толпы. К Драко подошли люди в одинаковых серых балахонах и, освободив от цепей, потащили куда-то.
Куда именно, Том не успел заметить, так как на его плечо легла чья-то тяжелая рука. Том вздрогнул и, обернувшись, увидел Повелителя, спокойно сидящего рядом с белобородым стариком. Невероятно длинная борода старика тряслась, а глаза подозрительно блестели. Повелитель рядом с ним выглядел воплощением спокойствия. Он, словно прочитав мысли Тома, улыбнулся и сказал:
- Это еще не все. Идем дальше, – и чуть сильнее сжал его плечо.
И зал с бушующей толпой и орущим зеленоглазым Поттером померк…

…Высокий потолок, решетки на окнах. Светло и пыльно. Том стоит рядом с Повелителем в толпе людей и видит Драко, непринужденно развалившегося на примитивном, ветхом стуле. На его губах - презрительная усмешка, а на руках – кандалы, скованные между собой толстой цепью – пародия на относительную свободу.
Высокий рыжеволосый человек рядом с Томом кривит губы, словно от боли и не замечает, что на его носу сидит грязное пятно.
И чей-то высокий голос режет по ушам:
- Обливиэйт!
Проморгавшись от неожиданной вспышки, Том видит, как бледный Поттер вздрагивает, увидев рассеянную улыбку Драко, а затем резко выходит из комнаты. А высокий рыжеволосый человек рядом с Томом заворожено смотрит на осужденного и сжимает кулаки. Молодая красивая женщина, похожая на сестру Драко, внезапно некрасиво открывает рот и начинает выть на одной ноте, протягивая к нему руки. Но ее уводят из комнаты люди в одинаковых, серых балахонах. Драко продолжает счастливо улыбаться, как последний идиот, и крутить по сторонам головой. Странно, но в какой-то момент Тому показалось, что Драко увидел его.
- Теперь всё. Нам пора идти, - негромко говорит Повелитель и берет Тома за руку.

И Том вновь оказывается в спальне, на полу. Над ним с непроницаемым лицом возвышается Повелитель. Том, не выдержав взгляда Повелителя, опускает глаза и видит между ними чашу, из которой продолжает куриться жемчужно-светлый дымок. Особенно светлый и нежный в сгущающейся темноте. Повелитель дал время Тому поразмыслить и первым нарушил молчание:
- Один мой верный слуга отдал мне эти воспоминания... Что ты думаешь об увиденном?
- Ты – Волдеморт?
- Будет лучше, если ты продолжишь называть меня Темным лордом или Повелителем, - усмехнулся Тот-Кого-Нельзя-Называть.
- А я – не Том? Я - Драко? Драко Малфой?
- Да.
- Но как такое возможно? Как они… Как они могли сделать это? Как можно лишить человека памяти? Они – психиаторы? Гипнотизеры?
- Это магия, Драко, - терпеливо произнес Темный лорд. – И в тебе она тоже есть. Они думают, что способны уничтожить магию. Глупцы, - презрительная усмешка исказила его тонкие губы. – И они думали, что способны уничтожить меня. Но я здесь, Драко. И магия все еще в тебе. Я помогу тебе вновь овладеть ей. Помогу вспомнить былое и научу новому. Затем я призову тех, кто еще жив. И ты станешь моей правой рукой. Вместе мы соберем новую армию. Не важно, сколько это займет времени. Пусть смертные беспокоятся об этом. И когда все будет готово, мы вновь начнем войну. Но их уже не спасти никому. Да и не кому. Дементоры всё еще не подчиняются Министерству. Гиганты, гоблины, оборотни, вампиры - все они нуждаются в определенной свободе и поблажках… - Темный лорд продолжал шептать, задумчиво глядя в сгущающуюся темноту за окном спальни, и рассеянно гладил белокурую голову, уткнувшуюся ему в колени.
А Драко-Том не слышал своего Повелителя. Он, захлебываясь, рыдал в столь родную прохладу Его темных одежд, и губы горели от долгожданной соли.

Fin.

К "Соли":
---
Растравлена душа, и прошлое – потемки
И больше веры нет, и чистоты небес
Под шкурой ветром воет прохладная поземка
И под ребром устроился чужой, шалавый бес

В чем смысл ты мне скажи: в уюте? в брачном ложе?
Являть для глаз чужих пример и идеал?
Кто это пожелал, пусть лезет вон из кожи,
А я б дурак и жизнь за вещий сон отдал.

Где смята простыня, и где он властно нежен
И где от сладкой боли я захлебнусь от слез
И в спальне жаркий воздух по-горному разрежен
И он мое дыхание в своих губах унес.

Исполнилось? Сбылось? Не знаю я ответа
Он рядом. Дотянись – прохлада под рукой
В нем столько яркой мглы, и нет ни капли света
И я боюсь поверить, что он пришел за мной.

Какой глупец сказал, что плод запретный сладкий?
Не знает он греха, иль потерял весь вкус
Иль, побывав в раю, он перепутал грядки.
И никогда не видел в глазах змеи искус.

Но я вам расскажу, как этот плод коварен
Он терпок, вяжет волю и причиняет боль
Он зреет в темноте чужих законных спален
И бережно хранит вкус его тела – соль.

@темы: ГП, мои фики, мои стихи

---

Абассака!

Прошу прощения за мой слэнг, но я обнаружила на компе старую-старую папку, кочующую с компа на комп из фэндома в фэндом. Там валялась всякая горепоттеровская фигня. ^ ^
Во-первых, бл-даря ей, я нашла свой старый-старый фик. Первый и единственный по горепоттеру из опубликованных:
"Не смотрите в зеркало Еиналеж". Глядеть на хогварцнэте здесь. Где-то еще я его выкладывала, еще перед хогварцем, но уже не помню, куда именно.
И вот я думаю, выпотрошить всю эту папку сюда. Недописанное и дописанное, заметки по канону и т.п.
Стесняться-то теперь некого. хихи.

Начнем-с, пожалуй. ^ ^

@темы: ГП, мои фики, Из жизни растений

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра